Пунктуационный маньяк
Название: Сто лет бессмертия в подарок.
Автор: ZiraelL
Бета: контролировать биографию Уильяма любезно вызвался сам Spike.
Рейтинг: R
Персонаж/Паринг: m/m slash, Спайк/Ангел
Время действия (спойлеры): этот фик представляет собой несколько мини-рассказов, от момента обращения Уильяма до 5 сезона «Ангела». Спойлеры будут, особенно по сериалу «Ангел»
Краткое содержание: сложные и непростые отношения Спайка с несостоявшимся Сиром
От автора: первая часть была написана как подарок несравненной Ken-Nozomi, но я не умею вовремя останавливаться, поэтому фик вместо одной части будет насчитывать как минимум пять. При этом, начиная с третьей части, просто слэш будет осложнен насилием и неприятными подробностями, и это не шутка.
Отказ от прав: у меня нет никаких прав на героев, но я бы хотела оставить себе права на слова, поставленные по порядку в этом фике. И на то, что части будут дописываться в произвольном порядке - потому что мое вдохновение штука ленивая и непостоянная
читать дальшеЧасть первая
Черт.
Он на меня смотрит. Смотрит так, как будто я его знаю, а я не могу не то что вспомнить, где я его видел – я его не могу даже толком рассмотреть: в глазах все плывет, сливается и двоится, и не только потому, что я потерял очки. Вроде бы он темноволосый, вроде бы здоровенный – явно выше меня, хотя он сейчас даже не стоит, а сидит за столом в углу, потягивает виски из стакана и не сводит с меня глаз.
Ну и пусть.
– Еще виски… пжалста…
Наверное, «пожалуйста» говорить не стоило. «Пожалуйста» прислуге говорят только стихоплеты-неудачники, только что разорвавшие свои стихи и утопившие обрывки в вонючей луже, а теперь методично напивающиеся в грязном пабе.
Трактирщик за стойкой ухмыляется, показывая плохие зубы, - видимо, он такого же высокого мнения обо мне, как и я сам - но стакан по грязному столу все-таки толкает. «Спасибо» я уже не говорю – успеваю перехватить слово на полпути, запихнуть его обратно в глотку и залить сверху обжигающей выпивкой, чтоб уж точно не всплыло.
Неудачник. Жалкий неудачник, и больше никто.
Из стакана на меня смотрят карие глаза Сесили, смотрят с презрением и жалостью; могу себе представить, как сейчас измываются надо мной, как изощряются в ее гостиной. А Сесили слушает, осуждающе качает головой и обмахивается веером…
Сесили часто моргает в стакане, и я вдруг понимаю, что смотрю на свое собственное отражение. С трудом выныриваю взглядом из одуряюще пахнущего, - так, что глаза слезятся, - коричневого пойла, и почти сразу вновь натыкаюсь на того человека. Он по-прежнему на меня смотрит, подперев рукой щеку.
Виски способно придать сил даже жалкому неудачнику. Я хмурюсь и одариваю парня гневным взглядом – темноволосый незнакомец удивленно приподнимает брови в ответ, и я понимаю, что, вероятно, взгляд вышел не таким уж и гневным.
– Эй!
Как я мог угодить локтем в этот стакан? Здоровенный мужик, который все это время молча надирался рядом со мной, медленно багровеет и неторопливо поднимается из-за стола, а по его груди стекают струйки виски, сливаясь в целое озеро на столе.
– Бога ради, извините… я, право, нечаянно… ой…
Меня что-то неудержимо вздергивает в воздух, так, что я едва не прикусываю свой извиняющийся язык как раз на слове «сэр», и поднимает меня на ноги явно не тот, кого я облил – потому что я все еще вижу, как по мокрой кожаной жилетке катятся мутные капли.
– Мой приятель перебрал, - спокойно говорит низкий голос у меня над ухом, и я вижу, как словно по волшебству, разгневанный мужик передо мной медленно-медленно опускается обратно на стул и машинально вытирает рукой грудь. – Пойдем…выйдем.
Это, кажется, уже ко мне. Не то чтобы я пошел…но к выходу явно как-то продвигаюсь. Не хотелось бы думать, что меня несут, но, похоже, так оно и есть.
– Да вы что… вы куда… Охххх…
Свежий воздух оказывает на меня совершенно убийственное воздействие. Никогда не думал, что мне будет так плохо просто от одного вдоха холодного, чистого ночного воздуха… охххх… если бы можно было не дышать… охх.
Из последних сил я цепляюсь руками за забор, чтобы только не свалиться под него; перед глазами крутится мокрая земля, зловонная лужа и два бурых осенних листка, потерпевших в ней крушение... Последнее в их жизни крушение.
– Сейчас будет легче.
Вот уж не думаю. Мне, наконец, удается продышаться так, чтобы не выплеснуть на землю и на собственные колени все выпитое за последний час (вот стыд-то был бы!) и взглянуть наверх.
– Простите… сэр… мы знакомы?
Ухмыляется. Во всяком случае, мне кажется, что он ухмыляется, потому что перед глазами все плывет и кружится, не быстро, но противно, так, что желудок начинает вальсировать в том же ритме… И где я мог потерять очки?
– Может быть, - он легко перехватывает меня под мышками поудобнее, и я понимаю, что за необструганный забор я судорожно хватался все это время зря – все равно незнакомец меня держал почти на весу, как нашкодившего щенка. Стыд и позор, Уильям. – А может быть, и нет.
– Не… нет? У… Уильям, - я пытаюсь выкарабкаться из его хватки - представляю себе, как унизительно выглядят неловко скребущие по земле ноги, - и перестаю. Смотрю перед собой – на мои несчастные руки, ободранные и поцарапанные, с грязью под ногтями и занозами в ладони. Видела бы меня сейчас Сесили… - Очприятно…
– Хороший мальчик, - одобрительно бормочет незнакомец, и я вздрагиваю, когда его дыхание щекочет мне ухо; интересно, будет ли вежливым сказать, чтобы он отодвинулся чуть подальше? – Воспитанный мальчик. А что хорошие мальчики делают в таком грязном месте, как это? С хорошими мальчиками тут случаются нехорошие вещи.
Его голос падает почти до шепота. Я только собираюсь спросить, что он имеет в виду – дверь распахивается и выпускает изнутри гогочущую толпу, и от шума мне опять становится плохо, меня скручивает и складывает пополам мерзкая судорога в животе, и когда я прихожу в себя, то уже не вижу перед глазами ни дверей бара, ни треклятого забора, а руки незнакомого парня по-прежнему прочно обхватывают меня вокруг груди. Зато дышать опять стало легче.
– Где… зачем…
С речью лучше не стало. К счастью, меня понимают и так.
– Там слишком много народу, - приятный у него все-таки голос, негромкий и низкий, словно бархатный. – А тут нам никто не помешает.
– Нне… помешает?
– Ты можешь не повторять за мной? – немного раздраженно интересуется он. Я послушно киваю – и меня начинает бить дрожь. Все-таки не весна на дворе.
– Мо… может, мы поговорим… в… внутри? Хо… холодно…
-Холодно? – его голос падает почти до шепота. – Ну уж нет, сейчас будет жарко.
Что?
Наверное, я должен извиниться. Хотя нет, если я извинюсь, он поймет, что случилось, и смутится; так что лучше, наверное, промолчать и сделать вид…
Извиняться уже поздно, и делать вид, что ничего не происходит - тоже. Он снова касается меня там. И теперь вовсе не случайно – его ладонь замирает прямо… прямо на застежке моих брюк, а большой палец начинает легко кружить, будто решив станцевать вальс прямо вокруг… вокруг меня… вокруг моего…
– Вы… вы… наверное, какая-то ошибка…
– Никакой ошибки, - он снова дышит мне прямо в ухо, и меня действительно кидает в жар от его тона. – Хорошим мальчикам нечего делать в таких местах.
Что он несет? Что он делает? Я снова пытаюсь высвободиться, но теперь, когда его рука лежит у меня между ног, это еще сложнее, чем раньше. Он продолжает что-то шептать, но его рука, наконец, добивается успеха, и от стыда у меня закладывает уши, и от подступивших слез щиплет веки.
– Ну тише же, - бормочет он мне, будто я продолжаю вырываться или кричу; кажется, что-то трещит и рвется, и я чувствую его пальцы уже на голой коже. Что… откуда… даже девицы в веселом доме в тот единственный раз не делали со мной такого. – Ну?
Звезды. Белые звезды в голой черной паутине веток, и ноги мерзнут – наверное, я стою в луже. Он, наконец, перестает говорить и резко целует меня в шею за ухом, будто кусает. Его пальцы похожи на жадных змей. Его рот…
Я снова сгибаюсь пополам, чтобы отдышаться. Незнакомый парень продолжает гладить меня по паху, теперь уже не так настойчиво, почти… почти нежно. Звезды в кронах деревьев; я начинаю чувствовать, насколько холодный вокруг воздух. И кажется, у меня мокрые брюки…
– Хороший мальчик… Уильям, - он снова прижимается губами к моей шее, и мне кажется, что его губы даже холоднее осеннего студеного ветра; меня опять бросает в дрожь. – Это не страшно, поверь…
Не знаю, отчего я закрываю глаза. Наверное, потому, что я все равно ни черта вокруг не вижу, и даже звезды начинают качаться от ветра в моей голове. Незнакомец снова начинает шептать своим бархатным мягким голосом – не хочу ничего слушать. Я хочу упасть, хочу избавиться от его настырных рук, хочу просто проснуться…
Ой! Он перестает ласкать меня внизу и уже не отрывает губ от моей шеи, и это отчего-то больно, отчего-то горячо, отчего-то… приятно?
– Лиам!
Я распахиваю глаза, и даже это несложное действие выходит у меня теперь не сразу; щурюсь на женский силуэт в двух шагах, и на один страшный обжигающий миг мне кажется, что это Сесили, и что она видит меня пьяным, полуголым, в расстегнутых штанах, видит испачканную ладонь парня сзади, и мои мокрые брюки.
Это не Сесили. А я не Лиам, - значит, дама обозналась.
Дама так не думает. Дама не спешит уходить; темноволосый парень не спеша оставляет мою шею в покое – теперь я явственно ощущаю, что по ней что-то течет, и даже думать боюсь, что именно, – и так же неторопливо выуживает руку из моих брюк.
– Ты ведь мне обещал, Лиам, - мурлычет дама, подходит ближе – и мне снова становится жарко от ее глаз. Черт, черт, черт, а ведь странный незнакомец был прав – со мной сейчас действительно произойдет что-то нехорошее, и все то, что уже случилось, покажется мне детской сказкой… Черт возьми, что за банальность, - умирать пьяным за пабом. И что скажет Сесили…
– Хорошо, - роняет знакомый низкий голос. – Он твой.
Что значит «он твой»? Что значит… и почему он говорит об этом с такой злостью?
Почему он выпускает меня и отходит в сторону, когда дама подходит ближе?!
– Леди… леди… я… вы не так…
Она шлепает меня по губам, как провинившегося мальчишку, и заглядывает в лицо; ее глаза похожи на медлительных темных жуков.
– Молчи!
Я молчу. Я молчу, когда она заходит сбоку, молчу, пока она облизывает мою шею и что-то бормочет, будто напевает. Я молчу даже, когда она кусает меня в шею, и вовсе не так незаметно и нежно, как делал это темноволосый здоровяк, который стоит в двух шагах, хмурится, смотрит куда-то за мое плечо и вовсе не спешит за меня заступаться.
Я молчу, когда перестаю чувствовать холодный воздух на мокрых брюках; перестаю видеть расплывшиеся пятнами звезды на небе. Темноволосого парня я перестаю видеть еще раньше. Но я знаю, что он на меня смотрит – знаю, даже когда перестаю дышать и жить.
Часть вторая
читать дальше
-Выпей, - я киваю слуге, и тот тут же наливает вино в бокал парня, сидящего напротив. Уильям улыбается краем рта и рассеянно прикасается пальцем к стеклу, оставляя радужный отпечаток.
-Выпить… что? – он стреляет взглядом на слугу, словно измеряя длину его не слишком чистой шеи, тут же опускает ресницы и привычно щурится, рассматривая крошки на скатерти. Я смотрю на его кривящиеся в лукавой ухмылке губы; вино неожиданно резко обжигает рот, так, что я даже кашляю... Ну не инкуб же этот мальчик?
-Не разговаривай за столом, Уильям, - я вытираю салфеткой рот, облизываю губы и знаю, что он видит это сквозь ресницы. – Пей.
Слуга отходит к Дарле, неодобрительно взирающей на мальчишку напротив меня. Уильям провожает его нехорошо прищуренными глазами, картинно подперев рукой подбородок и поигрывая ножом возле тарелки. Передо мной тоже стоит такая же тарелка с мясом и хлебом; раньше, наверное, я с такими же ощущениями мог бы глотать вату или тряпье. Вот вино – вино другое дело…
-Не вздумай даже, - вполголоса говорю я; он не меняет ни позы, ни выражения лица, только смиренно опускает ресницы, гася жадный желтый огонек.
-Да, сэр.
Иногда мне кажется, что он издевается надо мной. Иногда мне кажется, что болезнь Дру оказалась заразна – только что передо мной сидел порочный и опасный парень, который всерьез собирался съесть вместо обеда слугу, а сейчас я точно вижу перед собой вдрызг пьяного нелепого мальчика, который даже с расстегнутой ширинкой и прокушенной шеей лепетал мне «сэр» и называл на «Вы».
Я снова перехватываю недовольный взгляд Дарлы. Пока она как будто не интересуется новообращенным парнишкой, даже не заговаривает с ним, словно его и в комнате нет. Дарла явно не в восторге от Уильяма, но ведь Дру ее долгое время тоже не интересовала. Да и не мое это безрассудное Дитя, а Дру; а какой с Дру спрос?
-Леди уже получше? Может, ей хочется чего-то особенного?
Получше, как же. Из соседней комнаты уже полчаса не слышно ни пения, ни бормотания, значит, ее куклы наконец заснули. Дру всегда поет в полнолуние, но раньше она хоть не бросалась на слуг. Хотя оно и неплохо – иначе как бы мы объяснили задернутые наглухо шторы и свечи посреди бела дня? А так все даже заботятся о бедной больной леди, в одиночестве томящейся в своей запертой комнатке; главное, самим не забыть и не перепутать, чем больна Дру на этот раз – мигренью или родильной горячкой? Ну да, ведь даже Дитя наличествует, сидит напротив, возит ножом по тарелке с мясом и овощами, паскудно улыбается на вышколенного слугу и ни капли не переживает из-за своей страдающей мамаши…
-Не хочется, - неторопливо отвечает вместо меня Дарла; вот черт, это же я любящий муж, мне и отвечать, а вместо этого я пялюсь на Уильяма. Скорей бы закончился этот фарс… скорей бы наступила ночь. Я вспоминаю, что еще даже не перевалило за полдень, и впервые за долгое время этот факт не портит мне настроения. Мне пока не нужны смертные игрушки – самая лучшая игрушка сейчас проводит языком по краю бокала, слизывая алые капли… наверное, он все-таки инкуб.
Я со стуком ставлю бокал на стол, едва за слугой закрывается дверь.
-Иди сюда.
Мне плевать, что Дарла тут же поднимается со стула, шелестя юбками, и молча уходит в комнату к Дру. Мне плевать, чем они там будут заниматься, хотя раньше я ни за что не пропустил бы такого зрелища; плевать, потому что Уильям снова смущенно улыбается, блестя глазами сквозь ресницы, и отодвигает стул. Слишком медленно.
-Ты не допил вино, - я указываю рукой на едва отпитый бокал рядом с нетронутой тарелкой. Уильям мотает головой:
-Не хочу.
Раз уж я заговорил об этом, то надо бы заставить его выпить. Выбить из него раз и навсегда возможность говорить мне «не хочу», но в том-то и прелесть, что это не мое Дитя. Не моя кровь бежит по его жилам, хоть я и знаю вкус его собственной крови. И меньше всего мне хочется сейчас заниматься его воспитанием. Может быть, позже.
-Иди сюда, - я захватываю парня за шиворот, запрокидывая ему голову. Он явно не имеет ничего против, охотно трется затылком о мою руку, растягивает губы в косой усмешке – как неделю назад, как вчера утром, как каждый день.
Схватить. Прижать. Прижаться к улыбающемуся рту. К гибкому телу; кажется или раньше он не был таким сильным? Таким… решительным – помнится, еще неделю назад от него было мало толку, мне приходилось все делать самому, хоть мальчишка и до посинения – покраснения, если быть точным – твердил, что он не девственник. А сейчас его руки почти без подсказок скользят по спине, по ягодицам, по животу, расстегивают штаны и прикасаются к ...
-Что? – растерянно говорит он и вдруг отстраняется. - Что это?
-Где? – я и вправду не понимаю, о чем это он. А вы бы поняли, когда одна рука вопрошающего только что гладила ваш живот под сюртуком, а вторая… ну, тоже гладила, но не живот, и вдруг от вас неизвестно чего хотят. Неохотно открываю глаза, - передо мной требовательное бледное лицо, даже брови нахмурены. Третий вариант. Нечто среднее между самонадеянным вампиром и растерянным пареньком.
-Что это?
Впервые я не на шутку задумываюсь, что, наверное, своих Детей надо воспитывать как-то иначе, чем это делает Дру. Две минуты назад Уильям нравился мне куда больше – когда тихонько посмеивался себе под нос, будто мурлыкал, и покорно делал все, что я хотел. Как и положено младшему вампиру. А сейчас… думаю, если бы я не был так возбужден, мальчишка все же поплатился бы за такой тон и такое выражение лица. Правда, пока я еще готов простить его… не просто так, конечно, но простить – себе дороже потом сметать пыль с кровати, объясняться с рассерженной Дру и дрочить наедине с самим собой – потому что где ж быстро взять такого же голубоглазого наглого паренька с таким сладким ртом?
Хотя, с другой стороны, Дру его вообще никак не воспитывает. У нее сейчас период песенок и птичек – за последние две недели уморила уже десяток. Никогда мне не понять, что у нее в голове – променять такую игрушку на дохлый комок перьев?! А еще с одной стороны – мне же лучше…
-Да что с тобой, Уилли? – я тянусь к нему, чтобы наконец заволочь его в постель; парень отшатывается.
-Что это??
Да что могло привести его в такое смятение?
-Где? – я кое-как выпрямляюсь на стуле. Видимо, у меня чересчур хорошее настроение, раз я до сих пор не скрутил этого юного наглеца и не вернул его к прерванному занятию силой. Хотя раньше никто не осмеливался меня прерывать так, прямо во время процесса, даже Дарла.
Мальчишка делает резкое движение рукой, и на стол падают очки. Обычные круглые очки, с захватанными грязными стеклами; отчего Уильям смотрит на меня так обвиняюще, как умеет смотреть только Дру?
-Очки? - вряд ли это правильный ответ – каким бы наивным ни был Уильям, он не похож на юродивого. Чем ему могли не понравиться чьи-то очки в моем кармане…
Чьи-то. Черт меня забери, чьи еще очки могли оказаться в моем кармане?!
-Откуда они у тебя? – он не сводит глаз с моего лица, а я, как назло, только и могу смотреть на его дрожащие губы– как у обиженного ребенка. Что-то придумывать надо было раньше… да надо было просто выкинуть этот хлам еще неделю назад, а не таскать в кармане! Не то чтобы я сильно переживал по этому поводу…
-Да твои это, - наконец произношу я – как могу спокойно. Всякому терпению есть пределы, особенно когда вместо ласк суют под нос грязные очки. – Твои. Снял с тебя тогда вечером… чтобы в грязь не упали. Хочешь, возьми назад…
Он вырывает их у меня из руки – неслыханное хамство. Подносит грязные стекла ко рту, будто собираясь протереть, прикладывает трясущейся рукой к глазам – сквозь мутные стеклышки его глаза становится таким же немного безумными и беспомощными, как и тогда…
-Мои? – он кое-как насаживает покосившиеся очки на нос, нервно щурится сквозь них, и мне совершенно не нравится его взгляд: так смотрят не на того, с кем собираются после разговора немедленно лечь в постель, а скорей на того, кого собираются немедленно и жестоко избить. – Ты что, смеешься надо мной? Где ты их взял?!
-Где-где! – рявкаю я так, что он вздрагивает и снова становится похож на то пьяное ничтожество, которое строило мне рожи в грязном трактире. Мне, как и тогда, становится смешно и дико – ну как можно его хотеть? Как можно вообще спать с этим мальчишкой? - В первой же забегаловке, где ты, щенок, начал надираться, - я фыркаю. - В первый раз видел, как можно от одного стакана самогона потерять человеческий облик, ну и очки в придачу…
-Очки? – растерянно перебивает он, хмурится и хлопает ресницами. – Но я думал…ты… Ты что, следил за мной? Ты весь вечер за мной следил?
-Да если б я не следил за тобой, ты бы уже гнил в какой-нибудь канаве!!! – рявкаю я и в этот момент искренне верю, что его бы ограбили и прирезали в очередном пабе, и то, что дал ему я вместе со своим сумасшедшим Дитя – лучше.
-Да пошел ты, - негромко и как-то удивленно роняет он, щуря беззащитные, какие-то слепые глаза – куда только девался ухмыляющийся опасный вампир. – Пошел ты…
Он двумя ладонями сразу толкает меня в грудь – глупо и безрассудно. За два дня до этого мы ходили на охоту всей семьей, и если бы я не видел своими глазами, как умеет, когда захочет, двигаться и драться молодое Дитя моей Дру, не поверил бы.
Он толкает меня в грудь, а я бью его по лицу раньше, чем понимаю, что делаю. Даже не бью – это больше похоже на пощечину, и поэтому я не могу понять, отчего он падает на колени и прижимает к лицу руку, а из-под ладони начинает понемногу просачиваться алое и липкое.
Еще немного, и я бы выбил ему кольцом глаз.
Урок еще не закончен. Одна царапина на лице – это ничто для той истерики, которую устроил тут Уильям старшему вампиру, то есть мне. Беда в том, что настроение куда-то делось – ни брать его, ни бить мне уже не хочется. Наверное, оттого, что я не хотел портить ему лицо, и мне неприятно видеть, как по его щеке бежит кровь. Или оттого, что в соседней комнате я слышал какое-то шевеление, и мне неприятно думать, что этот скандал подслушивают мои дамы – Дру с печальной улыбкой, Дарла с презрительной гримасой…
-Вставай, - я делаю шаг к нему, присаживаюсь рядом на корточки. – Дай посмотрю…
Не знаю, что он подумал, - я всего лишь обнял его за плечи. Он вскидывает голову, чуть не ломает мне челюсть затылком и взрывается беспорядочными ударами, будто отмахивается от стаи разъяренных пчел, и на лице такое же отвращение и ужас, словно сотни насекомых уже ползут по коже. Я отшатываюсь, падаю на спину – а Уильям с третьего раза поднимается на ноги и хлопает дверью.
-У тебя тут какое-то недоразумение, Лиам? – Дарла заглядывает в приоткрытую дверь и приподнимает брови. Выражение сочувствия на ее лице выглядит так же уместно, как фата на портовой шлюхе; каким-то усилием воли я сдерживаюсь и не говорю ей этого. Не хватало мне проблем с собственным Сиром. - Мальчик сбежал? Что же такого ты хотел с ним сделать?
Я потираю затылок. Твердокаменная голова оказалась у мальчика; и отчего он так взбесился? Надо бы пойти и догнать его – все равно до заката он никуда не денется из гостиницы – но пойти за ним значит навлечь на себя новые насмешки Дарлы. Вообще, это была идея Дру, игрушка Дру – вот пусть она разнообразия ради и займется своим драгоценным Уильямом.
Он возвращается через два часа, в самый разгар моих занятий с Дарлой. Чертовски неудобно смотреть через плечо, да еще и не забывать двигаться; Дарла недовольно кусает меня за ключицу.
Уильям проходит к столу, отпивает прямо из бутылки, запрокидывая голову и обливаясь вином – трудно, очень трудно красиво пить таким образом, не имея должной сноровки. Вытирает рот рукой, мельком смотрит на нашу с Дарлой постель через открытую дверь и ухмыляется. Со своего места я не могу толком рассмотреть, что у него с лицом – вроде бы глаз выглядит почти здоровым. Странно, я-то был уверен, что рассек кожу едва ли не до кости…
Дарла стонет и царапает мою спину, кошкой выгибается подо мной, сжимает меня шелковистыми бедрами, всем своим пульсирующим нутром. Мне самому кончить куда труднее – я стискиваю зубы, зажмуриваю глаза и двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь, стараясь не думать; отчего-то я знаю, что Уильям не сводит с меня глаз, и его взгляд жжет мне спину не хуже, чем ногти Дарлы…
От затянувшейся пытки меня спасает шум в коридоре. Голоса то приближаются, то снова пропадают, и вроде бы в этом нет ничего особенного, обычный гостиничный шум, и в другое время я бы не обратил на него внимания. Это потом я скажу и себе, и Дарле, что сложил вместе чудом заживший глаз Уильяма и панику, а тогда я хватаюсь за шум, как за соломинку, и поднимаюсь с постели. Весьма вовремя – в дверь уже барабанят, и я вдруг осознаю, что вряд ли Уильям повернул за собой ключ.
Штаны. Камзол на голое тело. Одеяло на бесстыдно раскинувшуюся Дарлу. За шиворот юного паршивца – уже закидывая его в компанию к Дру и куклам, я понимаю, что что-то не так. Что пятна на его рубахе слишком яркие и слишком алые, чтобы быть винными. Что разбитое лицо не заживет само через пару часов, если только… если…
Мы уезжаем с закатом. Дру стонет и причитает, баюкая какую-то из своих фарфоровых кукол; я с трудом сдерживаю прорезающиеся от ярости клыки всякий раз, как смотрю на нее – нет бы ей вместо мисс Эдит или прочей дряни побаюкать своего Уильяма, раз уж он был ей так нужен! Дарла кусает губы – я никогда не видел, как толпа рвет в клочья вампира, но она-то видела, я знаю, а от того, как ее трясет, мне самому становится страшно, и даже Дру время от времени поскуливает - не то от страха, не то от недовольства.
Беспечны в нашей компании только двое, впрочем, мисс Эдит беззаботность положена по определению, чего никак нельзя сказать про Уильяма. Он сидит, закинув ногу в грязном башмаке прямо на сиденье, молчит – как молчал все время, пока мы с Дарлой занимались его воспитанием, время от времени ухмыляется разбитыми губами, а его взгляд из-под распухших век трудно назвать покорным и сломленным.
Ничего. Сломать его - всего лишь вопрос времени, думаю я, пока мы трясемся в карете по раскисшим дорогам под аккомпанемент заунывных песенок Дру.
Время покажет.
Часть третья. Пожалуйста, помните о предупреждениях.
Лавушка, хоть еще и не первое сентября, но....
читать дальшеТут темно, сыро, холодно и чертовски противно. Вернее, противно для Уильяма – мне-то как раз вполне терпимо. Уильям бы ни за какие коврижки не сунулся в подземелья в пригороде Лондона – а мне кажется, что они ничуть не зловонней и не отвратительней хваленой английской столицы. Зато куда безопасней – по улицам за мной гналась толпа никак не меньше сотни человек, а внутрь узкого лаза сунулось всего пятеро смельчаков. Мир их праху, сказал бы Уильям; а я скажу только, что паршивая у них была кровь – больше никогда не буду пить кого-то, кто мчался, как загнанный конь, потому что на вкус это тоже больше всего похоже на лошадь.
Однако родственнички запаздывают… Большая часть народу ринулась, конечно, за мной, а я бегаю быстро – но и остальным тоже досталось. Всерьез волноваться, конечно, рано – к тому же если и стоит, то только за Дру. А если сучка со змеиной улыбочкой и ее паж-громила не вернутся, я плакать не стану.
От шороха слева от себя я едва не подскакиваю на месте – давно пора запомнить, что теперь мало что меня должно пугать. Тем более крысы. Никак не могу привыкнуть, что эти маленькие поганцы вампиров во грош не ставят и не боятся – не уверен, что они отличают нас от любого другого неживого мяса… Хотя и страшилок про съеденных заживо вампиров я тоже пока не слышал – может, брезгуют? Пошла отсюда!
Я шарю по карманам в поисках хоть чего-нибудь, чем можно запустить в серую хвостатую тварь – не лезть же руками в липкую грязь на полу? Нахожу стеклянный глаз от безвременно почившей куклы моей Дру – курам на смех; горсть мелочи – годится разве что на погремушку для крысенка; золотую цепочку – что, мне эту бестию удавить прикажете? Наконец из каких-то невообразимых недр зацепляю пальцем изломанную дужку и вытягиваю на волю злополучные очки.
Что бы было, не найди я их у этого ублюдка в кармане?
Я бы так и думал, что Ангелус попросту поддался порыву – и что Дру попросту подвернулась некстати. Что потом, когда он буквально через день затащил меня в постель – он действительно меня хоть чуть-чуть….
Очки летят в потерявшую бдительность крысу, и та истерически пищит и отскакивает, не ожидая от мертвеца такой прыти.
Какая разница, к дьяволу, что бы было?! Он охотился за мной, как за овцой, по всему Лондону! Он шел за мной через чертов десяток забегаловок и насмехался над стремительно пьянеющим юнцом так же, как насмехался уже при мне над своими жертвами! А потом – потом полапал, послюнявил шею, приволок покорную овечку на закланье и подставил ее горло своей любимой девочке – как же, девочке понадобилась новая игрушка!
Я по привычке перевожу дыхание – как бы то ни было, а на Дру мне злиться не стоит; если бы не Дру, сладкая парочка во главе со старой сучкой меня бы или распылили, или покалечили. А так, вот он я – сильный, здоровый и невредимый, сижу и беседую с крысами под землей. Повезло, сказал бы Уильям – и я в этом с ним, в общем-то, согласен…
Говорится же – вспомнишь черта, он и появится: по туннелю разносится эхо шагов, и из темноты выныривают все трое – перемазанные грязью едва не до пояса. Все на первый взгляд целы, девочки так даже веселы – хотя им в их платьях пришлось наверняка тяжко. Зато его высочество Ангелус, кажется, сейчас без солнца задымится…
- Как дела? – подхожу к Дру и легонько целую ее в губы.
- Как дела?! Как дела!! – судя по шуму за спиной, Ангелусу не хватало мааалюсенького пинка, чтобы завестись. – Мы сидим по уши в грязи в каких-то пещерах по твоей милости, а ты еще спрашиваешь!
- Ты хочешь на солнышко, а, Ангелус? – самым мирным тоном роняю я через плечо; Дру начинает хихикать, уткнувшись мне в грудь и подрагивая всем телом. – Мы – вампиры. Нам место в темноте, или ты забыл?
- Это тебе тут самое место! – рявкает Ангелус; я тоже слегка улыбаюсь, баюкая в своих объятьях хрупкое тело Дру. – Ты можешь хоть в помойке сидеть, но кто тебя просил так подставлять нас?!
- Мы – вампиры, - повторяю я. Меня забавляет его гнев. – За мной гналось человек сто – и где они?
Он хватает меня за плечо и рывком подтягивает к себе, так, что я едва не утыкаюсь носом в его грудь. Тут влажный воздух, и его запах в этой тягучей сырости почти обжигает мне ноздри – я вспоминаю вдруг, как он всю ночь забавлялся со мной, смеялся над тем, что я ничего не умел и всего боялся – а потом над тем, как я кончал и всхлипывал от удовольствия….
- Ты просто маленький недоумок, - шипит он мне в лицо. – А как насчет Истребительниц?
Он не похож сейчас на себя. Вернее, не похож на того, с кем я спал. Я смотрю на его перекошенное от злости лицо и скидываю с себя его руку.
- Кто такие Истребительницы?
- Истреби-и-ительницы, - мелодично пропевает из темноты Дру. Они с Дарлой стоят рядом и глаз не сводят с представления; теперь понимаю, отчего они были так веселы… Ангелус в гневе стоит сотни королевских шутов.
- Истребительница – это та, которая призвана убивать вампиров, - говорит Ангелус. - И я почти готов ей приплатить за твою голову…
- Приплатить? Ха! У самого не хватает силенок?
- Неохота марать руки, - цедит он сквозь зубы. Раньше я бы побоялся дразнить его, когда у него такие желтые от гнева глаза, но сейчас я и сам зол, и раз он не убил меня раньше, значит, не убьет и теперь.
- Ты даже обратить меня не смог, не то что убить, – хмыкаю я, и тут же мне перехватывает горло.
Чертов ублюдок слишком быстр для меня – или я для него слишком самонадеян. Мне не надо дышать – но он сдавливает мне гортань так, что я не могу говорить, и в ушах звенит…
Я пытаюсь отодрать от себя его руки – с тем же успехом мог бы отбиваться пьяный вусмерть Уильям. Краем глаза я замечаю, что дамы вмешиваться в спектакль не собираются – похоже, то, что их мальчики решили подраться, их даже веселит. А я понимаю, что такого шоу точно не хотел – потому что Ангелус прижат ко мне куда теснее, чем раньше, и желтые блики в его глазах вдруг начинают отливать чем-то сладострастным и масленым…
Сгинь, отвяжись, да отпусти же…
Он кидает меня спиной на что-то твердое, и теперь я пугаюсь не на шутку, – когда он одной рукой рывком раздирает кожаный ремень на моих штанах. Да, теперь мне определенно страшно, потому что…
Твою мать!! Раньше это не было так больно!!
Он выпускает меня – поздно, я не могу кричать смятым горлом, не могу даже дернуться, потому что он не спускает с меня жадных глаз, и я понимаю, что он может сделать со мной, что захочет. Он и делал со мной, что хотел – когда ему было нужно, я расплывался лужицей в его постели, и ему это нравилось. Я ему надоел, посмел пойти против его воли – и теперь он насаживает меня всего лишь на сухие пальцы, будто на раскаленный кол, так, что даже кричать нет сил; и ему это тоже нравится.
Рядом с головой мелькает что-то быстрое и серое – наверное, моя знакомая крыса; Ангелус вдруг коротко и грязно ругается и шарахается в сторону.
Это потом я пойму, как мне повезло, что мой всемогущий вампирский босс не любит крыс – а сейчас я хватаю первое, что попадается мне под руку, и бью.
Это потом я подумаю, что было бы лучше, если бы я попал прямо в его лживое сердце – сейчас я просто хочу, чтобы он убрал от меня руки.
Даже слабак Уильям со спущенными штанами, ноющий от боли и унижения, попал бы – попадаю в цель и я. Девочки хором вскрикивают – они явно не ожидали такого резкого перехода от вполне мирного спектакля «проучи молодого вампира» к смертоубийственному шоу. Что до меня, то я неприхотливый зритель – век бы смотрел, как возит руками по окровавленной грязи мой темноволосый главный герой.
Уверен, мне не составило бы труда его добить – слишком он растерян, слишком шальные у него глаза; ну да, ведь мышка чуть не откусила коту хвост, не совсем, правда, мышка, скорей уж крыса, и вовсе не хвост – но драматургия стерпит.
Да, я бы легко его добил – если бы не Уильям. В конце концов, над мальчиком едва не надругались, да и вообще, - судя по всему, ему осталось недолго. Поэтому я просто кидаю уже зажатый в руке влажный деревянный обломок перед Ангелусом и отхожу к Дру; надеюсь, неторопливая походка выглядит как походка победителя, а не как попытки удержать на бедрах разорванные штаны. Оборачиваюсь я, уже обняв мою даму за талию:
- Еще раз тронешь меня, – убью.
Финал несколько избит, думаю я, пока Дру восторженно щебечет что-то прямо у моего уха. Я не вслушиваюсь – у меня еще горит огнем горло и саднит между ног, и у меня нет никакого желания ни с кем разговаривать. Больше всего на свете мне хочется снова обернуться и увидеть, с каким выражением лица будет подниматься из грязи мой несравненный Ангелус.
Но это будет уже совсем другая история.
Часть четвертая.
читать дальше- Черт, ну и холодина тут!
- Пошли лучше отсюда, - девичий голос. – Тут… тут как-то нехорошо.
Силуэты на миг сливаются в коротком поцелуе и почти сразу же исчезают, растворяются в темноте их шаги.
Тут нехорошо, это верно, ребятки…Я скалю в темноте клыки и пытаюсь встать – уже в третий раз за последние сутки. Бесполезно – маска вампира бессильно соскальзывает с лица, ноги еле шевелятся – им не поднять даже ту кучу костей, в которую я, наверное, превратился. Да даже если бы я и поднялся на ноги… Двое молодых и здоровых людей, ну хорошо, пусть даже драться со мной будет один парень, - мне не догнать и не убить ни парня, ни его возлюбленную.
Убить… Я хотел сейчас встать на ноги и растерзать счастливую юную пару?
Я чудовище. Чудовище, выродок, исчадие тьмы; сухие листья вперемешку с мусором, на которых я лежу, хрустят и мнутся под моим трясущимся в рыданиях телом.
Я чудовище, так что хорошо, что у меня уже нет выбора. Хорошо, что мне осталось уже недолго.
Листья снова шуршат. На ветер не похоже – я вяло приоткрываю глаза, чтобы увидеть серую быструю тень совсем рядом с собой. Бью ногой по асфальту, тень отскакивает, но не слишком далеко. Да уж, стоило держать в страхе Европу, стоило прослыть самым свирепым вампиром в последние сто лет, чтобы быть просто сожранным крысами в Нью-Йорке… Хотя пока я могу шевелиться, я буду их отгонять, а потом… потом станет все равно.
Дарла рассказывала, что одна, особо сильная Истребительница, жила в каком-то европейском захудалом городишке. Так там вампиров не просто убивали – их заставляли платить за причиненную боль и ужас. Вампир силен, но что до его силы, если его сажают за кованые прутья, к примеру, и выставляют на солнце? Не полностью, а только чуть-чуть, так, чтобы он весь день ползал по клетке, дабы не подставить себя солнечному лучику…
Я захватываю зубами свою собственную грязную руку. Я чудовище, потому что мне жаль их сейчас, жаль своих братьев и сестер, которые заслужили, конечно же, заслужили все это!..
Еще Дарла говорила, что их морили голодом. Я узнал тогда, что здоровый вампир может прожить без еды месяц, прежде чем начнет сходить с ума. Если бы я тогда еще узнал, что буду подыхать под забором, так же, как умирали мои собратья! Дарла…
Дарла. Дарла, черт возьми, опять Дарла! Я думал о ней, когда умирал в прошлый раз. Вернее, не о ней, а о том, как бы быстрей забраться к ней под юбку и в вырез платья. Она говорила, что у меня стояло, даже когда она высосала меня почти досуха. Интересно, Лиам, у тебя там стальной стержень был, что ли?..
Я не хочу думать о ней, когда буду умирать во второй раз. Она и так приходит ко мне слишком часто, ее юбки шуршат так же, как эти проклятые осенние листья, и улыбается она мне так же, как ущербная луна с неба.
От неловкого движения снова отскакивает от меня крыса – надо же, я даже не заметил, что она опять подкралась так близко! Опять меняю лицо - просто чтобы проверить, что еще могу отращивать клыки, - втягиваю холодный осенний воздух и слабый запах теплой крови. Никогда не задумывался, сколько крови в крысе, но теперь приходится, и от этих мыслей меня не тошнит. Так сколько крови в крысе – стакан, полстакана? Полстакана должно хватить, чтобы хотя бы суметь встать…
Как ты дошел до такого, спрашивает Дру. Снова шелестит дамское платье на нью-йорской улице, снова слышатся легкие женские шаги. Серая тень не отскакивает – призраков тут боюсь только я.
Тяжело сходить с ума, Ангелус, шепчет Дру, и в осеннем ветре я чувствую запах ее духов. Она говорит, будто напевает мне колыбельную, - рассказывает, как поют птицы и светит месяц в ее голове. Как ей жаль, что со мной приключилось такое, как хорошо будет, если я просто закрою глаза и перестану тратить силы…
На этот раз я прихожу в себя от прикосновения любопытных усов к своим пальцам. Если бы я не дернулся так резко, может, смог бы поймать…
Все плохо, Дру, шепчу я, едва двигая губами, и опять слышу, как хрустит сухой лист под чьими-то лапками. Одного… одной жертвы в месяц мне хватало, чтобы не загнуться от голода и не рехнуться от отвращения к себе. Пока я неделю назад не нарвался не на того парня – тот не пожелал быть жертвой… Не знаю, за кого он меня принял – то ли за грабителя, то ли за бродягу, а может, и за то и другое сразу, - но уж точно не за вампира. Иначе не отделался бы я синяками и поломанными пальцами… не лежал бы я сейчас на окраине города, в самых что ни на есть злачных местах; хорошо еще, что осень стоит пасмурная. Пальцы худо-бедно срослись… и это все плюсы, которые у меня сейчас есть. А самый большой минус, наверное, в том, что я чертовски скоро сдохну от голода, потому что встать и поймать себе хоть что-то, сил нет. Правда, можно ждать, когда еда придет сама, чем я и занимаюсь, но пока кроме моих призрачных знакомых никто не является… С тем же успехом можно дожидаться, пока трава заговорит.
Снова хрустит мусор, но на этот раз шаги уже принадлежат кому-то потяжелее испуганно метнувшейся прочь крысы – надо же, она опять была слишком близко… Я вдыхаю – скорей по привычке, чтобы знать, кто явился на этот раз. Уильям.
Здравствуй, Уильям. Ты пахнешь, как коричневое ирландское бренди, и лишаешь разума примерно так же.
Интересно, что было бы, если бы ты тогда не устроил скандал? Что было бы, если бы я не позволил Дру выпить тебя, а взял бы тебя сам? Если бы ты остался со мной – в моей нежизни, в моей постели, - столкнулся бы я тогда с цыганами?
- Интере-е-есно, - эхом отдаются мои мысли в тесноте грязного переулка, и у мыслей отчего-то явственный английский акцент. – Кто это тут у нас?
Я поднимаю веки. Это не Уилл… это не может быть Уилл. Уильям – милый мальчик с длинными темными волосами, я же помню. Сейчас же передо мной стоит раскрашенный блондин, затянутый в кожу, и… да, у меня пробегают мурашки по спине: вампиры не оборотни, и серебро не сжигает им кожу так жестоко, но таскать в себе серебряные кольца я бы не отважился никогда.
- Глазам своим не верю, - подтверждает низкий голос, и Уильям несильно толкает меня носком ботинка в бок. – Это никак Ангелус…
Ни призрачная Дарла, ни Дру не касались меня, вдруг мелькает в моей голове. И мой разум, как бы ни высохли от недостатка крови мои мозги, не породил бы блондина-Уильяма в кожаной безрукавке… Это настоящий Уильям, в плоти и крови. О да, мой нос ощущает, что он просто весь полон свежей кровью.
- Глазам своим не верю, - повторяет он и склоняет набок взъерошенную светловолосую голову; в свете луны я вижу, как расцветает на его губах легкая недобрая усмешка. – Это точно старина Ангелус!
Может, это даже и к лучшему, думаю я с тоской. Это наверняка будет хорошей расплатой для меня, да и погибнуть от руки собственного… собственного собрата, я хотел сказать, будет не так постыдно, как быть растерзанным заживо крысами. И то, что внутри меня все переворачивается от протеста – я не хочу, не хочу, чтобы это был он! Кто угодно, только не он! – тоже хорошо, тоже правильно.
- Уильям, - говорю я, только чтобы что-то сказать, и удивляюсь, что мой голос не пересох от слабости. Похоже, мой собеседник тоже изумляется этому.
- Ну надо же! – фыркает он и снова толкает меня в бок, уже жестче – теперь это больше похоже на пинок. – У Дру на прошлой неделе сдохла собачка, - нет бы мне найти тебя раньше! Такая куча костей пропадает, прямо собачья радость… хотя такую падаль ни одна собака глодать не станет…
- Уильям…
- Меня зовут Спайк, - отрезает он и присаживается на корточки рядом. – Забудь про Уильяма.
Забыть про Уильяма – хорошая идея…
Я делаю усилие - собираю воедино всю свою силу воли - и сажусь, опираясь плечами о стену. Странно, я был готов лежа стать пищей крыс, но не могу позволить Уи… Спайку видеть себя беспомощно валяющимся.
- Ты… - черт, одной силы воли становится мало. - Ты… теперь в Нью-Йорке? С Дру?
Он брезгливо отодвигается и изгибает бровь.
- Ну не с Дарлой же, - отвечает он. – А ты тут… встречался с местной Истребительницей?
Он сам смеется над своей шуткой, - я с трудом припоминаю, что сам рассказал ему об Истребительницах, и тогда он тоже насмехался надо мной. Над моей трусостью – а я все-таки трус, потому что боюсь того, что может сделать со мной мой обновленный Уильям с красноречивым прозвищем Спайк.
- Заводные девчонки эти Истребительницы, - тянет он мечтательно, проводя языком по губам. Первый раз я видел, как он так делает, когда мы были в постели. – Ты многое теряешь, Ангелус.
- Не тяни, Спайк, - я сглатываю. – Я… я тебе не Истребительница. Просто сделай это, и все…
Он снова вскидывает темную бровь, недоуменно приоткрыв рот, и вдруг начинает заливисто хохотать.
- Сделать это!!! Сделать… черт, Ангелус, круче твоей скромности разве что твоя наглость!
Блондин поднимается на ноги, все еще всхлипывая от смеха, и я понимаю, что он задумал – в самом деле, что толку пытать умирающего вампира? Куда интереснее бросить его просто медленно умирать…
Как, черт возьми, я мог бояться, что он убьет меня? Как мне попросить теперь, чтобы он убил меня? Самому сунуть ему в руку кол? Только где взять кол и где взять силы, чтобы поднять кусок деревяшки?!
Спайк наклоняется так быстро, что я вздрагиваю от неожиданности, и спустя секунду – еще раз, когда мне на колени шлепается что-то теплое и бессильно обмякшее.
Сколько в ней крови – глоток или два?..
Мне плевать, что я пью. Мне плевать, что за непонятное выражение на лице у стоящего напротив блондина, и мне плевать, что он задумал, даже если он захочет сейчас распылить меня или сделать что-то похуже…
Например, уйти.
Впрочем, через пару шагов он оборачивается, смотрит на меня - жалкого, жадно пьющего кровь, в постоянно сползающей с лица вампирской маске - и что-то едва слышно произносит, прежде чем стремительно исчезнуть в темноте. Его слова доходят до меня только тогда, когда у меня уже кончается кровь, а его самого – вернее, его выкрашенной белой головы – уже не видно.
- С днем рождения, Ангелус…
Автор: ZiraelL
Бета: контролировать биографию Уильяма любезно вызвался сам Spike.
Рейтинг: R
Персонаж/Паринг: m/m slash, Спайк/Ангел
Время действия (спойлеры): этот фик представляет собой несколько мини-рассказов, от момента обращения Уильяма до 5 сезона «Ангела». Спойлеры будут, особенно по сериалу «Ангел»
Краткое содержание: сложные и непростые отношения Спайка с несостоявшимся Сиром
От автора: первая часть была написана как подарок несравненной Ken-Nozomi, но я не умею вовремя останавливаться, поэтому фик вместо одной части будет насчитывать как минимум пять. При этом, начиная с третьей части, просто слэш будет осложнен насилием и неприятными подробностями, и это не шутка.
Отказ от прав: у меня нет никаких прав на героев, но я бы хотела оставить себе права на слова, поставленные по порядку в этом фике. И на то, что части будут дописываться в произвольном порядке - потому что мое вдохновение штука ленивая и непостоянная
читать дальшеЧасть первая
Черт.
Он на меня смотрит. Смотрит так, как будто я его знаю, а я не могу не то что вспомнить, где я его видел – я его не могу даже толком рассмотреть: в глазах все плывет, сливается и двоится, и не только потому, что я потерял очки. Вроде бы он темноволосый, вроде бы здоровенный – явно выше меня, хотя он сейчас даже не стоит, а сидит за столом в углу, потягивает виски из стакана и не сводит с меня глаз.
Ну и пусть.
– Еще виски… пжалста…
Наверное, «пожалуйста» говорить не стоило. «Пожалуйста» прислуге говорят только стихоплеты-неудачники, только что разорвавшие свои стихи и утопившие обрывки в вонючей луже, а теперь методично напивающиеся в грязном пабе.
Трактирщик за стойкой ухмыляется, показывая плохие зубы, - видимо, он такого же высокого мнения обо мне, как и я сам - но стакан по грязному столу все-таки толкает. «Спасибо» я уже не говорю – успеваю перехватить слово на полпути, запихнуть его обратно в глотку и залить сверху обжигающей выпивкой, чтоб уж точно не всплыло.
Неудачник. Жалкий неудачник, и больше никто.
Из стакана на меня смотрят карие глаза Сесили, смотрят с презрением и жалостью; могу себе представить, как сейчас измываются надо мной, как изощряются в ее гостиной. А Сесили слушает, осуждающе качает головой и обмахивается веером…
Сесили часто моргает в стакане, и я вдруг понимаю, что смотрю на свое собственное отражение. С трудом выныриваю взглядом из одуряюще пахнущего, - так, что глаза слезятся, - коричневого пойла, и почти сразу вновь натыкаюсь на того человека. Он по-прежнему на меня смотрит, подперев рукой щеку.
Виски способно придать сил даже жалкому неудачнику. Я хмурюсь и одариваю парня гневным взглядом – темноволосый незнакомец удивленно приподнимает брови в ответ, и я понимаю, что, вероятно, взгляд вышел не таким уж и гневным.
– Эй!
Как я мог угодить локтем в этот стакан? Здоровенный мужик, который все это время молча надирался рядом со мной, медленно багровеет и неторопливо поднимается из-за стола, а по его груди стекают струйки виски, сливаясь в целое озеро на столе.
– Бога ради, извините… я, право, нечаянно… ой…
Меня что-то неудержимо вздергивает в воздух, так, что я едва не прикусываю свой извиняющийся язык как раз на слове «сэр», и поднимает меня на ноги явно не тот, кого я облил – потому что я все еще вижу, как по мокрой кожаной жилетке катятся мутные капли.
– Мой приятель перебрал, - спокойно говорит низкий голос у меня над ухом, и я вижу, как словно по волшебству, разгневанный мужик передо мной медленно-медленно опускается обратно на стул и машинально вытирает рукой грудь. – Пойдем…выйдем.
Это, кажется, уже ко мне. Не то чтобы я пошел…но к выходу явно как-то продвигаюсь. Не хотелось бы думать, что меня несут, но, похоже, так оно и есть.
– Да вы что… вы куда… Охххх…
Свежий воздух оказывает на меня совершенно убийственное воздействие. Никогда не думал, что мне будет так плохо просто от одного вдоха холодного, чистого ночного воздуха… охххх… если бы можно было не дышать… охх.
Из последних сил я цепляюсь руками за забор, чтобы только не свалиться под него; перед глазами крутится мокрая земля, зловонная лужа и два бурых осенних листка, потерпевших в ней крушение... Последнее в их жизни крушение.
– Сейчас будет легче.
Вот уж не думаю. Мне, наконец, удается продышаться так, чтобы не выплеснуть на землю и на собственные колени все выпитое за последний час (вот стыд-то был бы!) и взглянуть наверх.
– Простите… сэр… мы знакомы?
Ухмыляется. Во всяком случае, мне кажется, что он ухмыляется, потому что перед глазами все плывет и кружится, не быстро, но противно, так, что желудок начинает вальсировать в том же ритме… И где я мог потерять очки?
– Может быть, - он легко перехватывает меня под мышками поудобнее, и я понимаю, что за необструганный забор я судорожно хватался все это время зря – все равно незнакомец меня держал почти на весу, как нашкодившего щенка. Стыд и позор, Уильям. – А может быть, и нет.
– Не… нет? У… Уильям, - я пытаюсь выкарабкаться из его хватки - представляю себе, как унизительно выглядят неловко скребущие по земле ноги, - и перестаю. Смотрю перед собой – на мои несчастные руки, ободранные и поцарапанные, с грязью под ногтями и занозами в ладони. Видела бы меня сейчас Сесили… - Очприятно…
– Хороший мальчик, - одобрительно бормочет незнакомец, и я вздрагиваю, когда его дыхание щекочет мне ухо; интересно, будет ли вежливым сказать, чтобы он отодвинулся чуть подальше? – Воспитанный мальчик. А что хорошие мальчики делают в таком грязном месте, как это? С хорошими мальчиками тут случаются нехорошие вещи.
Его голос падает почти до шепота. Я только собираюсь спросить, что он имеет в виду – дверь распахивается и выпускает изнутри гогочущую толпу, и от шума мне опять становится плохо, меня скручивает и складывает пополам мерзкая судорога в животе, и когда я прихожу в себя, то уже не вижу перед глазами ни дверей бара, ни треклятого забора, а руки незнакомого парня по-прежнему прочно обхватывают меня вокруг груди. Зато дышать опять стало легче.
– Где… зачем…
С речью лучше не стало. К счастью, меня понимают и так.
– Там слишком много народу, - приятный у него все-таки голос, негромкий и низкий, словно бархатный. – А тут нам никто не помешает.
– Нне… помешает?
– Ты можешь не повторять за мной? – немного раздраженно интересуется он. Я послушно киваю – и меня начинает бить дрожь. Все-таки не весна на дворе.
– Мо… может, мы поговорим… в… внутри? Хо… холодно…
-Холодно? – его голос падает почти до шепота. – Ну уж нет, сейчас будет жарко.
Что?
Наверное, я должен извиниться. Хотя нет, если я извинюсь, он поймет, что случилось, и смутится; так что лучше, наверное, промолчать и сделать вид…
Извиняться уже поздно, и делать вид, что ничего не происходит - тоже. Он снова касается меня там. И теперь вовсе не случайно – его ладонь замирает прямо… прямо на застежке моих брюк, а большой палец начинает легко кружить, будто решив станцевать вальс прямо вокруг… вокруг меня… вокруг моего…
– Вы… вы… наверное, какая-то ошибка…
– Никакой ошибки, - он снова дышит мне прямо в ухо, и меня действительно кидает в жар от его тона. – Хорошим мальчикам нечего делать в таких местах.
Что он несет? Что он делает? Я снова пытаюсь высвободиться, но теперь, когда его рука лежит у меня между ног, это еще сложнее, чем раньше. Он продолжает что-то шептать, но его рука, наконец, добивается успеха, и от стыда у меня закладывает уши, и от подступивших слез щиплет веки.
– Ну тише же, - бормочет он мне, будто я продолжаю вырываться или кричу; кажется, что-то трещит и рвется, и я чувствую его пальцы уже на голой коже. Что… откуда… даже девицы в веселом доме в тот единственный раз не делали со мной такого. – Ну?
Звезды. Белые звезды в голой черной паутине веток, и ноги мерзнут – наверное, я стою в луже. Он, наконец, перестает говорить и резко целует меня в шею за ухом, будто кусает. Его пальцы похожи на жадных змей. Его рот…
Я снова сгибаюсь пополам, чтобы отдышаться. Незнакомый парень продолжает гладить меня по паху, теперь уже не так настойчиво, почти… почти нежно. Звезды в кронах деревьев; я начинаю чувствовать, насколько холодный вокруг воздух. И кажется, у меня мокрые брюки…
– Хороший мальчик… Уильям, - он снова прижимается губами к моей шее, и мне кажется, что его губы даже холоднее осеннего студеного ветра; меня опять бросает в дрожь. – Это не страшно, поверь…
Не знаю, отчего я закрываю глаза. Наверное, потому, что я все равно ни черта вокруг не вижу, и даже звезды начинают качаться от ветра в моей голове. Незнакомец снова начинает шептать своим бархатным мягким голосом – не хочу ничего слушать. Я хочу упасть, хочу избавиться от его настырных рук, хочу просто проснуться…
Ой! Он перестает ласкать меня внизу и уже не отрывает губ от моей шеи, и это отчего-то больно, отчего-то горячо, отчего-то… приятно?
– Лиам!
Я распахиваю глаза, и даже это несложное действие выходит у меня теперь не сразу; щурюсь на женский силуэт в двух шагах, и на один страшный обжигающий миг мне кажется, что это Сесили, и что она видит меня пьяным, полуголым, в расстегнутых штанах, видит испачканную ладонь парня сзади, и мои мокрые брюки.
Это не Сесили. А я не Лиам, - значит, дама обозналась.
Дама так не думает. Дама не спешит уходить; темноволосый парень не спеша оставляет мою шею в покое – теперь я явственно ощущаю, что по ней что-то течет, и даже думать боюсь, что именно, – и так же неторопливо выуживает руку из моих брюк.
– Ты ведь мне обещал, Лиам, - мурлычет дама, подходит ближе – и мне снова становится жарко от ее глаз. Черт, черт, черт, а ведь странный незнакомец был прав – со мной сейчас действительно произойдет что-то нехорошее, и все то, что уже случилось, покажется мне детской сказкой… Черт возьми, что за банальность, - умирать пьяным за пабом. И что скажет Сесили…
– Хорошо, - роняет знакомый низкий голос. – Он твой.
Что значит «он твой»? Что значит… и почему он говорит об этом с такой злостью?
Почему он выпускает меня и отходит в сторону, когда дама подходит ближе?!
– Леди… леди… я… вы не так…
Она шлепает меня по губам, как провинившегося мальчишку, и заглядывает в лицо; ее глаза похожи на медлительных темных жуков.
– Молчи!
Я молчу. Я молчу, когда она заходит сбоку, молчу, пока она облизывает мою шею и что-то бормочет, будто напевает. Я молчу даже, когда она кусает меня в шею, и вовсе не так незаметно и нежно, как делал это темноволосый здоровяк, который стоит в двух шагах, хмурится, смотрит куда-то за мое плечо и вовсе не спешит за меня заступаться.
Я молчу, когда перестаю чувствовать холодный воздух на мокрых брюках; перестаю видеть расплывшиеся пятнами звезды на небе. Темноволосого парня я перестаю видеть еще раньше. Но я знаю, что он на меня смотрит – знаю, даже когда перестаю дышать и жить.
Часть вторая
читать дальше
-Выпей, - я киваю слуге, и тот тут же наливает вино в бокал парня, сидящего напротив. Уильям улыбается краем рта и рассеянно прикасается пальцем к стеклу, оставляя радужный отпечаток.
-Выпить… что? – он стреляет взглядом на слугу, словно измеряя длину его не слишком чистой шеи, тут же опускает ресницы и привычно щурится, рассматривая крошки на скатерти. Я смотрю на его кривящиеся в лукавой ухмылке губы; вино неожиданно резко обжигает рот, так, что я даже кашляю... Ну не инкуб же этот мальчик?
-Не разговаривай за столом, Уильям, - я вытираю салфеткой рот, облизываю губы и знаю, что он видит это сквозь ресницы. – Пей.
Слуга отходит к Дарле, неодобрительно взирающей на мальчишку напротив меня. Уильям провожает его нехорошо прищуренными глазами, картинно подперев рукой подбородок и поигрывая ножом возле тарелки. Передо мной тоже стоит такая же тарелка с мясом и хлебом; раньше, наверное, я с такими же ощущениями мог бы глотать вату или тряпье. Вот вино – вино другое дело…
-Не вздумай даже, - вполголоса говорю я; он не меняет ни позы, ни выражения лица, только смиренно опускает ресницы, гася жадный желтый огонек.
-Да, сэр.
Иногда мне кажется, что он издевается надо мной. Иногда мне кажется, что болезнь Дру оказалась заразна – только что передо мной сидел порочный и опасный парень, который всерьез собирался съесть вместо обеда слугу, а сейчас я точно вижу перед собой вдрызг пьяного нелепого мальчика, который даже с расстегнутой ширинкой и прокушенной шеей лепетал мне «сэр» и называл на «Вы».
Я снова перехватываю недовольный взгляд Дарлы. Пока она как будто не интересуется новообращенным парнишкой, даже не заговаривает с ним, словно его и в комнате нет. Дарла явно не в восторге от Уильяма, но ведь Дру ее долгое время тоже не интересовала. Да и не мое это безрассудное Дитя, а Дру; а какой с Дру спрос?
-Леди уже получше? Может, ей хочется чего-то особенного?
Получше, как же. Из соседней комнаты уже полчаса не слышно ни пения, ни бормотания, значит, ее куклы наконец заснули. Дру всегда поет в полнолуние, но раньше она хоть не бросалась на слуг. Хотя оно и неплохо – иначе как бы мы объяснили задернутые наглухо шторы и свечи посреди бела дня? А так все даже заботятся о бедной больной леди, в одиночестве томящейся в своей запертой комнатке; главное, самим не забыть и не перепутать, чем больна Дру на этот раз – мигренью или родильной горячкой? Ну да, ведь даже Дитя наличествует, сидит напротив, возит ножом по тарелке с мясом и овощами, паскудно улыбается на вышколенного слугу и ни капли не переживает из-за своей страдающей мамаши…
-Не хочется, - неторопливо отвечает вместо меня Дарла; вот черт, это же я любящий муж, мне и отвечать, а вместо этого я пялюсь на Уильяма. Скорей бы закончился этот фарс… скорей бы наступила ночь. Я вспоминаю, что еще даже не перевалило за полдень, и впервые за долгое время этот факт не портит мне настроения. Мне пока не нужны смертные игрушки – самая лучшая игрушка сейчас проводит языком по краю бокала, слизывая алые капли… наверное, он все-таки инкуб.
Я со стуком ставлю бокал на стол, едва за слугой закрывается дверь.
-Иди сюда.
Мне плевать, что Дарла тут же поднимается со стула, шелестя юбками, и молча уходит в комнату к Дру. Мне плевать, чем они там будут заниматься, хотя раньше я ни за что не пропустил бы такого зрелища; плевать, потому что Уильям снова смущенно улыбается, блестя глазами сквозь ресницы, и отодвигает стул. Слишком медленно.
-Ты не допил вино, - я указываю рукой на едва отпитый бокал рядом с нетронутой тарелкой. Уильям мотает головой:
-Не хочу.
Раз уж я заговорил об этом, то надо бы заставить его выпить. Выбить из него раз и навсегда возможность говорить мне «не хочу», но в том-то и прелесть, что это не мое Дитя. Не моя кровь бежит по его жилам, хоть я и знаю вкус его собственной крови. И меньше всего мне хочется сейчас заниматься его воспитанием. Может быть, позже.
-Иди сюда, - я захватываю парня за шиворот, запрокидывая ему голову. Он явно не имеет ничего против, охотно трется затылком о мою руку, растягивает губы в косой усмешке – как неделю назад, как вчера утром, как каждый день.
Схватить. Прижать. Прижаться к улыбающемуся рту. К гибкому телу; кажется или раньше он не был таким сильным? Таким… решительным – помнится, еще неделю назад от него было мало толку, мне приходилось все делать самому, хоть мальчишка и до посинения – покраснения, если быть точным – твердил, что он не девственник. А сейчас его руки почти без подсказок скользят по спине, по ягодицам, по животу, расстегивают штаны и прикасаются к ...
-Что? – растерянно говорит он и вдруг отстраняется. - Что это?
-Где? – я и вправду не понимаю, о чем это он. А вы бы поняли, когда одна рука вопрошающего только что гладила ваш живот под сюртуком, а вторая… ну, тоже гладила, но не живот, и вдруг от вас неизвестно чего хотят. Неохотно открываю глаза, - передо мной требовательное бледное лицо, даже брови нахмурены. Третий вариант. Нечто среднее между самонадеянным вампиром и растерянным пареньком.
-Что это?
Впервые я не на шутку задумываюсь, что, наверное, своих Детей надо воспитывать как-то иначе, чем это делает Дру. Две минуты назад Уильям нравился мне куда больше – когда тихонько посмеивался себе под нос, будто мурлыкал, и покорно делал все, что я хотел. Как и положено младшему вампиру. А сейчас… думаю, если бы я не был так возбужден, мальчишка все же поплатился бы за такой тон и такое выражение лица. Правда, пока я еще готов простить его… не просто так, конечно, но простить – себе дороже потом сметать пыль с кровати, объясняться с рассерженной Дру и дрочить наедине с самим собой – потому что где ж быстро взять такого же голубоглазого наглого паренька с таким сладким ртом?
Хотя, с другой стороны, Дру его вообще никак не воспитывает. У нее сейчас период песенок и птичек – за последние две недели уморила уже десяток. Никогда мне не понять, что у нее в голове – променять такую игрушку на дохлый комок перьев?! А еще с одной стороны – мне же лучше…
-Да что с тобой, Уилли? – я тянусь к нему, чтобы наконец заволочь его в постель; парень отшатывается.
-Что это??
Да что могло привести его в такое смятение?
-Где? – я кое-как выпрямляюсь на стуле. Видимо, у меня чересчур хорошее настроение, раз я до сих пор не скрутил этого юного наглеца и не вернул его к прерванному занятию силой. Хотя раньше никто не осмеливался меня прерывать так, прямо во время процесса, даже Дарла.
Мальчишка делает резкое движение рукой, и на стол падают очки. Обычные круглые очки, с захватанными грязными стеклами; отчего Уильям смотрит на меня так обвиняюще, как умеет смотреть только Дру?
-Очки? - вряд ли это правильный ответ – каким бы наивным ни был Уильям, он не похож на юродивого. Чем ему могли не понравиться чьи-то очки в моем кармане…
Чьи-то. Черт меня забери, чьи еще очки могли оказаться в моем кармане?!
-Откуда они у тебя? – он не сводит глаз с моего лица, а я, как назло, только и могу смотреть на его дрожащие губы– как у обиженного ребенка. Что-то придумывать надо было раньше… да надо было просто выкинуть этот хлам еще неделю назад, а не таскать в кармане! Не то чтобы я сильно переживал по этому поводу…
-Да твои это, - наконец произношу я – как могу спокойно. Всякому терпению есть пределы, особенно когда вместо ласк суют под нос грязные очки. – Твои. Снял с тебя тогда вечером… чтобы в грязь не упали. Хочешь, возьми назад…
Он вырывает их у меня из руки – неслыханное хамство. Подносит грязные стекла ко рту, будто собираясь протереть, прикладывает трясущейся рукой к глазам – сквозь мутные стеклышки его глаза становится таким же немного безумными и беспомощными, как и тогда…
-Мои? – он кое-как насаживает покосившиеся очки на нос, нервно щурится сквозь них, и мне совершенно не нравится его взгляд: так смотрят не на того, с кем собираются после разговора немедленно лечь в постель, а скорей на того, кого собираются немедленно и жестоко избить. – Ты что, смеешься надо мной? Где ты их взял?!
-Где-где! – рявкаю я так, что он вздрагивает и снова становится похож на то пьяное ничтожество, которое строило мне рожи в грязном трактире. Мне, как и тогда, становится смешно и дико – ну как можно его хотеть? Как можно вообще спать с этим мальчишкой? - В первой же забегаловке, где ты, щенок, начал надираться, - я фыркаю. - В первый раз видел, как можно от одного стакана самогона потерять человеческий облик, ну и очки в придачу…
-Очки? – растерянно перебивает он, хмурится и хлопает ресницами. – Но я думал…ты… Ты что, следил за мной? Ты весь вечер за мной следил?
-Да если б я не следил за тобой, ты бы уже гнил в какой-нибудь канаве!!! – рявкаю я и в этот момент искренне верю, что его бы ограбили и прирезали в очередном пабе, и то, что дал ему я вместе со своим сумасшедшим Дитя – лучше.
-Да пошел ты, - негромко и как-то удивленно роняет он, щуря беззащитные, какие-то слепые глаза – куда только девался ухмыляющийся опасный вампир. – Пошел ты…
Он двумя ладонями сразу толкает меня в грудь – глупо и безрассудно. За два дня до этого мы ходили на охоту всей семьей, и если бы я не видел своими глазами, как умеет, когда захочет, двигаться и драться молодое Дитя моей Дру, не поверил бы.
Он толкает меня в грудь, а я бью его по лицу раньше, чем понимаю, что делаю. Даже не бью – это больше похоже на пощечину, и поэтому я не могу понять, отчего он падает на колени и прижимает к лицу руку, а из-под ладони начинает понемногу просачиваться алое и липкое.
Еще немного, и я бы выбил ему кольцом глаз.
Урок еще не закончен. Одна царапина на лице – это ничто для той истерики, которую устроил тут Уильям старшему вампиру, то есть мне. Беда в том, что настроение куда-то делось – ни брать его, ни бить мне уже не хочется. Наверное, оттого, что я не хотел портить ему лицо, и мне неприятно видеть, как по его щеке бежит кровь. Или оттого, что в соседней комнате я слышал какое-то шевеление, и мне неприятно думать, что этот скандал подслушивают мои дамы – Дру с печальной улыбкой, Дарла с презрительной гримасой…
-Вставай, - я делаю шаг к нему, присаживаюсь рядом на корточки. – Дай посмотрю…
Не знаю, что он подумал, - я всего лишь обнял его за плечи. Он вскидывает голову, чуть не ломает мне челюсть затылком и взрывается беспорядочными ударами, будто отмахивается от стаи разъяренных пчел, и на лице такое же отвращение и ужас, словно сотни насекомых уже ползут по коже. Я отшатываюсь, падаю на спину – а Уильям с третьего раза поднимается на ноги и хлопает дверью.
-У тебя тут какое-то недоразумение, Лиам? – Дарла заглядывает в приоткрытую дверь и приподнимает брови. Выражение сочувствия на ее лице выглядит так же уместно, как фата на портовой шлюхе; каким-то усилием воли я сдерживаюсь и не говорю ей этого. Не хватало мне проблем с собственным Сиром. - Мальчик сбежал? Что же такого ты хотел с ним сделать?
Я потираю затылок. Твердокаменная голова оказалась у мальчика; и отчего он так взбесился? Надо бы пойти и догнать его – все равно до заката он никуда не денется из гостиницы – но пойти за ним значит навлечь на себя новые насмешки Дарлы. Вообще, это была идея Дру, игрушка Дру – вот пусть она разнообразия ради и займется своим драгоценным Уильямом.
Он возвращается через два часа, в самый разгар моих занятий с Дарлой. Чертовски неудобно смотреть через плечо, да еще и не забывать двигаться; Дарла недовольно кусает меня за ключицу.
Уильям проходит к столу, отпивает прямо из бутылки, запрокидывая голову и обливаясь вином – трудно, очень трудно красиво пить таким образом, не имея должной сноровки. Вытирает рот рукой, мельком смотрит на нашу с Дарлой постель через открытую дверь и ухмыляется. Со своего места я не могу толком рассмотреть, что у него с лицом – вроде бы глаз выглядит почти здоровым. Странно, я-то был уверен, что рассек кожу едва ли не до кости…
Дарла стонет и царапает мою спину, кошкой выгибается подо мной, сжимает меня шелковистыми бедрами, всем своим пульсирующим нутром. Мне самому кончить куда труднее – я стискиваю зубы, зажмуриваю глаза и двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь, стараясь не думать; отчего-то я знаю, что Уильям не сводит с меня глаз, и его взгляд жжет мне спину не хуже, чем ногти Дарлы…
От затянувшейся пытки меня спасает шум в коридоре. Голоса то приближаются, то снова пропадают, и вроде бы в этом нет ничего особенного, обычный гостиничный шум, и в другое время я бы не обратил на него внимания. Это потом я скажу и себе, и Дарле, что сложил вместе чудом заживший глаз Уильяма и панику, а тогда я хватаюсь за шум, как за соломинку, и поднимаюсь с постели. Весьма вовремя – в дверь уже барабанят, и я вдруг осознаю, что вряд ли Уильям повернул за собой ключ.
Штаны. Камзол на голое тело. Одеяло на бесстыдно раскинувшуюся Дарлу. За шиворот юного паршивца – уже закидывая его в компанию к Дру и куклам, я понимаю, что что-то не так. Что пятна на его рубахе слишком яркие и слишком алые, чтобы быть винными. Что разбитое лицо не заживет само через пару часов, если только… если…
Мы уезжаем с закатом. Дру стонет и причитает, баюкая какую-то из своих фарфоровых кукол; я с трудом сдерживаю прорезающиеся от ярости клыки всякий раз, как смотрю на нее – нет бы ей вместо мисс Эдит или прочей дряни побаюкать своего Уильяма, раз уж он был ей так нужен! Дарла кусает губы – я никогда не видел, как толпа рвет в клочья вампира, но она-то видела, я знаю, а от того, как ее трясет, мне самому становится страшно, и даже Дру время от времени поскуливает - не то от страха, не то от недовольства.
Беспечны в нашей компании только двое, впрочем, мисс Эдит беззаботность положена по определению, чего никак нельзя сказать про Уильяма. Он сидит, закинув ногу в грязном башмаке прямо на сиденье, молчит – как молчал все время, пока мы с Дарлой занимались его воспитанием, время от времени ухмыляется разбитыми губами, а его взгляд из-под распухших век трудно назвать покорным и сломленным.
Ничего. Сломать его - всего лишь вопрос времени, думаю я, пока мы трясемся в карете по раскисшим дорогам под аккомпанемент заунывных песенок Дру.
Время покажет.
Часть третья. Пожалуйста, помните о предупреждениях.
Лавушка, хоть еще и не первое сентября, но....
читать дальшеТут темно, сыро, холодно и чертовски противно. Вернее, противно для Уильяма – мне-то как раз вполне терпимо. Уильям бы ни за какие коврижки не сунулся в подземелья в пригороде Лондона – а мне кажется, что они ничуть не зловонней и не отвратительней хваленой английской столицы. Зато куда безопасней – по улицам за мной гналась толпа никак не меньше сотни человек, а внутрь узкого лаза сунулось всего пятеро смельчаков. Мир их праху, сказал бы Уильям; а я скажу только, что паршивая у них была кровь – больше никогда не буду пить кого-то, кто мчался, как загнанный конь, потому что на вкус это тоже больше всего похоже на лошадь.
Однако родственнички запаздывают… Большая часть народу ринулась, конечно, за мной, а я бегаю быстро – но и остальным тоже досталось. Всерьез волноваться, конечно, рано – к тому же если и стоит, то только за Дру. А если сучка со змеиной улыбочкой и ее паж-громила не вернутся, я плакать не стану.
От шороха слева от себя я едва не подскакиваю на месте – давно пора запомнить, что теперь мало что меня должно пугать. Тем более крысы. Никак не могу привыкнуть, что эти маленькие поганцы вампиров во грош не ставят и не боятся – не уверен, что они отличают нас от любого другого неживого мяса… Хотя и страшилок про съеденных заживо вампиров я тоже пока не слышал – может, брезгуют? Пошла отсюда!
Я шарю по карманам в поисках хоть чего-нибудь, чем можно запустить в серую хвостатую тварь – не лезть же руками в липкую грязь на полу? Нахожу стеклянный глаз от безвременно почившей куклы моей Дру – курам на смех; горсть мелочи – годится разве что на погремушку для крысенка; золотую цепочку – что, мне эту бестию удавить прикажете? Наконец из каких-то невообразимых недр зацепляю пальцем изломанную дужку и вытягиваю на волю злополучные очки.
Что бы было, не найди я их у этого ублюдка в кармане?
Я бы так и думал, что Ангелус попросту поддался порыву – и что Дру попросту подвернулась некстати. Что потом, когда он буквально через день затащил меня в постель – он действительно меня хоть чуть-чуть….
Очки летят в потерявшую бдительность крысу, и та истерически пищит и отскакивает, не ожидая от мертвеца такой прыти.
Какая разница, к дьяволу, что бы было?! Он охотился за мной, как за овцой, по всему Лондону! Он шел за мной через чертов десяток забегаловок и насмехался над стремительно пьянеющим юнцом так же, как насмехался уже при мне над своими жертвами! А потом – потом полапал, послюнявил шею, приволок покорную овечку на закланье и подставил ее горло своей любимой девочке – как же, девочке понадобилась новая игрушка!
Я по привычке перевожу дыхание – как бы то ни было, а на Дру мне злиться не стоит; если бы не Дру, сладкая парочка во главе со старой сучкой меня бы или распылили, или покалечили. А так, вот он я – сильный, здоровый и невредимый, сижу и беседую с крысами под землей. Повезло, сказал бы Уильям – и я в этом с ним, в общем-то, согласен…
Говорится же – вспомнишь черта, он и появится: по туннелю разносится эхо шагов, и из темноты выныривают все трое – перемазанные грязью едва не до пояса. Все на первый взгляд целы, девочки так даже веселы – хотя им в их платьях пришлось наверняка тяжко. Зато его высочество Ангелус, кажется, сейчас без солнца задымится…
- Как дела? – подхожу к Дру и легонько целую ее в губы.
- Как дела?! Как дела!! – судя по шуму за спиной, Ангелусу не хватало мааалюсенького пинка, чтобы завестись. – Мы сидим по уши в грязи в каких-то пещерах по твоей милости, а ты еще спрашиваешь!
- Ты хочешь на солнышко, а, Ангелус? – самым мирным тоном роняю я через плечо; Дру начинает хихикать, уткнувшись мне в грудь и подрагивая всем телом. – Мы – вампиры. Нам место в темноте, или ты забыл?
- Это тебе тут самое место! – рявкает Ангелус; я тоже слегка улыбаюсь, баюкая в своих объятьях хрупкое тело Дру. – Ты можешь хоть в помойке сидеть, но кто тебя просил так подставлять нас?!
- Мы – вампиры, - повторяю я. Меня забавляет его гнев. – За мной гналось человек сто – и где они?
Он хватает меня за плечо и рывком подтягивает к себе, так, что я едва не утыкаюсь носом в его грудь. Тут влажный воздух, и его запах в этой тягучей сырости почти обжигает мне ноздри – я вспоминаю вдруг, как он всю ночь забавлялся со мной, смеялся над тем, что я ничего не умел и всего боялся – а потом над тем, как я кончал и всхлипывал от удовольствия….
- Ты просто маленький недоумок, - шипит он мне в лицо. – А как насчет Истребительниц?
Он не похож сейчас на себя. Вернее, не похож на того, с кем я спал. Я смотрю на его перекошенное от злости лицо и скидываю с себя его руку.
- Кто такие Истребительницы?
- Истреби-и-ительницы, - мелодично пропевает из темноты Дру. Они с Дарлой стоят рядом и глаз не сводят с представления; теперь понимаю, отчего они были так веселы… Ангелус в гневе стоит сотни королевских шутов.
- Истребительница – это та, которая призвана убивать вампиров, - говорит Ангелус. - И я почти готов ей приплатить за твою голову…
- Приплатить? Ха! У самого не хватает силенок?
- Неохота марать руки, - цедит он сквозь зубы. Раньше я бы побоялся дразнить его, когда у него такие желтые от гнева глаза, но сейчас я и сам зол, и раз он не убил меня раньше, значит, не убьет и теперь.
- Ты даже обратить меня не смог, не то что убить, – хмыкаю я, и тут же мне перехватывает горло.
Чертов ублюдок слишком быстр для меня – или я для него слишком самонадеян. Мне не надо дышать – но он сдавливает мне гортань так, что я не могу говорить, и в ушах звенит…
Я пытаюсь отодрать от себя его руки – с тем же успехом мог бы отбиваться пьяный вусмерть Уильям. Краем глаза я замечаю, что дамы вмешиваться в спектакль не собираются – похоже, то, что их мальчики решили подраться, их даже веселит. А я понимаю, что такого шоу точно не хотел – потому что Ангелус прижат ко мне куда теснее, чем раньше, и желтые блики в его глазах вдруг начинают отливать чем-то сладострастным и масленым…
Сгинь, отвяжись, да отпусти же…
Он кидает меня спиной на что-то твердое, и теперь я пугаюсь не на шутку, – когда он одной рукой рывком раздирает кожаный ремень на моих штанах. Да, теперь мне определенно страшно, потому что…
Твою мать!! Раньше это не было так больно!!
Он выпускает меня – поздно, я не могу кричать смятым горлом, не могу даже дернуться, потому что он не спускает с меня жадных глаз, и я понимаю, что он может сделать со мной, что захочет. Он и делал со мной, что хотел – когда ему было нужно, я расплывался лужицей в его постели, и ему это нравилось. Я ему надоел, посмел пойти против его воли – и теперь он насаживает меня всего лишь на сухие пальцы, будто на раскаленный кол, так, что даже кричать нет сил; и ему это тоже нравится.
Рядом с головой мелькает что-то быстрое и серое – наверное, моя знакомая крыса; Ангелус вдруг коротко и грязно ругается и шарахается в сторону.
Это потом я пойму, как мне повезло, что мой всемогущий вампирский босс не любит крыс – а сейчас я хватаю первое, что попадается мне под руку, и бью.
Это потом я подумаю, что было бы лучше, если бы я попал прямо в его лживое сердце – сейчас я просто хочу, чтобы он убрал от меня руки.
Даже слабак Уильям со спущенными штанами, ноющий от боли и унижения, попал бы – попадаю в цель и я. Девочки хором вскрикивают – они явно не ожидали такого резкого перехода от вполне мирного спектакля «проучи молодого вампира» к смертоубийственному шоу. Что до меня, то я неприхотливый зритель – век бы смотрел, как возит руками по окровавленной грязи мой темноволосый главный герой.
Уверен, мне не составило бы труда его добить – слишком он растерян, слишком шальные у него глаза; ну да, ведь мышка чуть не откусила коту хвост, не совсем, правда, мышка, скорей уж крыса, и вовсе не хвост – но драматургия стерпит.
Да, я бы легко его добил – если бы не Уильям. В конце концов, над мальчиком едва не надругались, да и вообще, - судя по всему, ему осталось недолго. Поэтому я просто кидаю уже зажатый в руке влажный деревянный обломок перед Ангелусом и отхожу к Дру; надеюсь, неторопливая походка выглядит как походка победителя, а не как попытки удержать на бедрах разорванные штаны. Оборачиваюсь я, уже обняв мою даму за талию:
- Еще раз тронешь меня, – убью.
Финал несколько избит, думаю я, пока Дру восторженно щебечет что-то прямо у моего уха. Я не вслушиваюсь – у меня еще горит огнем горло и саднит между ног, и у меня нет никакого желания ни с кем разговаривать. Больше всего на свете мне хочется снова обернуться и увидеть, с каким выражением лица будет подниматься из грязи мой несравненный Ангелус.
Но это будет уже совсем другая история.
Часть четвертая.
читать дальше- Черт, ну и холодина тут!
- Пошли лучше отсюда, - девичий голос. – Тут… тут как-то нехорошо.
Силуэты на миг сливаются в коротком поцелуе и почти сразу же исчезают, растворяются в темноте их шаги.
Тут нехорошо, это верно, ребятки…Я скалю в темноте клыки и пытаюсь встать – уже в третий раз за последние сутки. Бесполезно – маска вампира бессильно соскальзывает с лица, ноги еле шевелятся – им не поднять даже ту кучу костей, в которую я, наверное, превратился. Да даже если бы я и поднялся на ноги… Двое молодых и здоровых людей, ну хорошо, пусть даже драться со мной будет один парень, - мне не догнать и не убить ни парня, ни его возлюбленную.
Убить… Я хотел сейчас встать на ноги и растерзать счастливую юную пару?
Я чудовище. Чудовище, выродок, исчадие тьмы; сухие листья вперемешку с мусором, на которых я лежу, хрустят и мнутся под моим трясущимся в рыданиях телом.
Я чудовище, так что хорошо, что у меня уже нет выбора. Хорошо, что мне осталось уже недолго.
Листья снова шуршат. На ветер не похоже – я вяло приоткрываю глаза, чтобы увидеть серую быструю тень совсем рядом с собой. Бью ногой по асфальту, тень отскакивает, но не слишком далеко. Да уж, стоило держать в страхе Европу, стоило прослыть самым свирепым вампиром в последние сто лет, чтобы быть просто сожранным крысами в Нью-Йорке… Хотя пока я могу шевелиться, я буду их отгонять, а потом… потом станет все равно.
Дарла рассказывала, что одна, особо сильная Истребительница, жила в каком-то европейском захудалом городишке. Так там вампиров не просто убивали – их заставляли платить за причиненную боль и ужас. Вампир силен, но что до его силы, если его сажают за кованые прутья, к примеру, и выставляют на солнце? Не полностью, а только чуть-чуть, так, чтобы он весь день ползал по клетке, дабы не подставить себя солнечному лучику…
Я захватываю зубами свою собственную грязную руку. Я чудовище, потому что мне жаль их сейчас, жаль своих братьев и сестер, которые заслужили, конечно же, заслужили все это!..
Еще Дарла говорила, что их морили голодом. Я узнал тогда, что здоровый вампир может прожить без еды месяц, прежде чем начнет сходить с ума. Если бы я тогда еще узнал, что буду подыхать под забором, так же, как умирали мои собратья! Дарла…
Дарла. Дарла, черт возьми, опять Дарла! Я думал о ней, когда умирал в прошлый раз. Вернее, не о ней, а о том, как бы быстрей забраться к ней под юбку и в вырез платья. Она говорила, что у меня стояло, даже когда она высосала меня почти досуха. Интересно, Лиам, у тебя там стальной стержень был, что ли?..
Я не хочу думать о ней, когда буду умирать во второй раз. Она и так приходит ко мне слишком часто, ее юбки шуршат так же, как эти проклятые осенние листья, и улыбается она мне так же, как ущербная луна с неба.
От неловкого движения снова отскакивает от меня крыса – надо же, я даже не заметил, что она опять подкралась так близко! Опять меняю лицо - просто чтобы проверить, что еще могу отращивать клыки, - втягиваю холодный осенний воздух и слабый запах теплой крови. Никогда не задумывался, сколько крови в крысе, но теперь приходится, и от этих мыслей меня не тошнит. Так сколько крови в крысе – стакан, полстакана? Полстакана должно хватить, чтобы хотя бы суметь встать…
Как ты дошел до такого, спрашивает Дру. Снова шелестит дамское платье на нью-йорской улице, снова слышатся легкие женские шаги. Серая тень не отскакивает – призраков тут боюсь только я.
Тяжело сходить с ума, Ангелус, шепчет Дру, и в осеннем ветре я чувствую запах ее духов. Она говорит, будто напевает мне колыбельную, - рассказывает, как поют птицы и светит месяц в ее голове. Как ей жаль, что со мной приключилось такое, как хорошо будет, если я просто закрою глаза и перестану тратить силы…
На этот раз я прихожу в себя от прикосновения любопытных усов к своим пальцам. Если бы я не дернулся так резко, может, смог бы поймать…
Все плохо, Дру, шепчу я, едва двигая губами, и опять слышу, как хрустит сухой лист под чьими-то лапками. Одного… одной жертвы в месяц мне хватало, чтобы не загнуться от голода и не рехнуться от отвращения к себе. Пока я неделю назад не нарвался не на того парня – тот не пожелал быть жертвой… Не знаю, за кого он меня принял – то ли за грабителя, то ли за бродягу, а может, и за то и другое сразу, - но уж точно не за вампира. Иначе не отделался бы я синяками и поломанными пальцами… не лежал бы я сейчас на окраине города, в самых что ни на есть злачных местах; хорошо еще, что осень стоит пасмурная. Пальцы худо-бедно срослись… и это все плюсы, которые у меня сейчас есть. А самый большой минус, наверное, в том, что я чертовски скоро сдохну от голода, потому что встать и поймать себе хоть что-то, сил нет. Правда, можно ждать, когда еда придет сама, чем я и занимаюсь, но пока кроме моих призрачных знакомых никто не является… С тем же успехом можно дожидаться, пока трава заговорит.
Снова хрустит мусор, но на этот раз шаги уже принадлежат кому-то потяжелее испуганно метнувшейся прочь крысы – надо же, она опять была слишком близко… Я вдыхаю – скорей по привычке, чтобы знать, кто явился на этот раз. Уильям.
Здравствуй, Уильям. Ты пахнешь, как коричневое ирландское бренди, и лишаешь разума примерно так же.
Интересно, что было бы, если бы ты тогда не устроил скандал? Что было бы, если бы я не позволил Дру выпить тебя, а взял бы тебя сам? Если бы ты остался со мной – в моей нежизни, в моей постели, - столкнулся бы я тогда с цыганами?
- Интере-е-есно, - эхом отдаются мои мысли в тесноте грязного переулка, и у мыслей отчего-то явственный английский акцент. – Кто это тут у нас?
Я поднимаю веки. Это не Уилл… это не может быть Уилл. Уильям – милый мальчик с длинными темными волосами, я же помню. Сейчас же передо мной стоит раскрашенный блондин, затянутый в кожу, и… да, у меня пробегают мурашки по спине: вампиры не оборотни, и серебро не сжигает им кожу так жестоко, но таскать в себе серебряные кольца я бы не отважился никогда.
- Глазам своим не верю, - подтверждает низкий голос, и Уильям несильно толкает меня носком ботинка в бок. – Это никак Ангелус…
Ни призрачная Дарла, ни Дру не касались меня, вдруг мелькает в моей голове. И мой разум, как бы ни высохли от недостатка крови мои мозги, не породил бы блондина-Уильяма в кожаной безрукавке… Это настоящий Уильям, в плоти и крови. О да, мой нос ощущает, что он просто весь полон свежей кровью.
- Глазам своим не верю, - повторяет он и склоняет набок взъерошенную светловолосую голову; в свете луны я вижу, как расцветает на его губах легкая недобрая усмешка. – Это точно старина Ангелус!
Может, это даже и к лучшему, думаю я с тоской. Это наверняка будет хорошей расплатой для меня, да и погибнуть от руки собственного… собственного собрата, я хотел сказать, будет не так постыдно, как быть растерзанным заживо крысами. И то, что внутри меня все переворачивается от протеста – я не хочу, не хочу, чтобы это был он! Кто угодно, только не он! – тоже хорошо, тоже правильно.
- Уильям, - говорю я, только чтобы что-то сказать, и удивляюсь, что мой голос не пересох от слабости. Похоже, мой собеседник тоже изумляется этому.
- Ну надо же! – фыркает он и снова толкает меня в бок, уже жестче – теперь это больше похоже на пинок. – У Дру на прошлой неделе сдохла собачка, - нет бы мне найти тебя раньше! Такая куча костей пропадает, прямо собачья радость… хотя такую падаль ни одна собака глодать не станет…
- Уильям…
- Меня зовут Спайк, - отрезает он и присаживается на корточки рядом. – Забудь про Уильяма.
Забыть про Уильяма – хорошая идея…
Я делаю усилие - собираю воедино всю свою силу воли - и сажусь, опираясь плечами о стену. Странно, я был готов лежа стать пищей крыс, но не могу позволить Уи… Спайку видеть себя беспомощно валяющимся.
- Ты… - черт, одной силы воли становится мало. - Ты… теперь в Нью-Йорке? С Дру?
Он брезгливо отодвигается и изгибает бровь.
- Ну не с Дарлой же, - отвечает он. – А ты тут… встречался с местной Истребительницей?
Он сам смеется над своей шуткой, - я с трудом припоминаю, что сам рассказал ему об Истребительницах, и тогда он тоже насмехался надо мной. Над моей трусостью – а я все-таки трус, потому что боюсь того, что может сделать со мной мой обновленный Уильям с красноречивым прозвищем Спайк.
- Заводные девчонки эти Истребительницы, - тянет он мечтательно, проводя языком по губам. Первый раз я видел, как он так делает, когда мы были в постели. – Ты многое теряешь, Ангелус.
- Не тяни, Спайк, - я сглатываю. – Я… я тебе не Истребительница. Просто сделай это, и все…
Он снова вскидывает темную бровь, недоуменно приоткрыв рот, и вдруг начинает заливисто хохотать.
- Сделать это!!! Сделать… черт, Ангелус, круче твоей скромности разве что твоя наглость!
Блондин поднимается на ноги, все еще всхлипывая от смеха, и я понимаю, что он задумал – в самом деле, что толку пытать умирающего вампира? Куда интереснее бросить его просто медленно умирать…
Как, черт возьми, я мог бояться, что он убьет меня? Как мне попросить теперь, чтобы он убил меня? Самому сунуть ему в руку кол? Только где взять кол и где взять силы, чтобы поднять кусок деревяшки?!
Спайк наклоняется так быстро, что я вздрагиваю от неожиданности, и спустя секунду – еще раз, когда мне на колени шлепается что-то теплое и бессильно обмякшее.
Сколько в ней крови – глоток или два?..
Мне плевать, что я пью. Мне плевать, что за непонятное выражение на лице у стоящего напротив блондина, и мне плевать, что он задумал, даже если он захочет сейчас распылить меня или сделать что-то похуже…
Например, уйти.
Впрочем, через пару шагов он оборачивается, смотрит на меня - жалкого, жадно пьющего кровь, в постоянно сползающей с лица вампирской маске - и что-то едва слышно произносит, прежде чем стремительно исчезнуть в темноте. Его слова доходят до меня только тогда, когда у меня уже кончается кровь, а его самого – вернее, его выкрашенной белой головы – уже не видно.
- С днем рождения, Ангелус…
@темы: Спайк, Фанфики: проза, Спангел, Слэш, Ангел
-
-
08.08.2009 в 17:58Спайк
можно сказать, что "Азбука для двоих" это своего рода продолжение
А финальные части обязательно будут
Мара333
зачем же? пусть просто под ногами не мешается
-
-
09.08.2009 в 07:44Будет еще прода? УРА!
-
-
02.02.2010 в 22:06-
-
23.02.2013 в 13:01-
-
23.02.2013 в 13:05-
-
23.02.2013 в 16:35Спайк,